Ново-Александровская колония: рассказы разрушенной кирхи

«Зачем мне прилепили этот уродливый сарай!» — могла бы воскликнуть деревянная кирха, гордость и украшение Ново-Александровской колонии. Немецкий поселок у железнодорожной станции Обухово тянулся длинной улицей в сторону купчинских земель, а с восточного края расходился лучами переулков, образуя маленькую площадь. На нее-то и глядел фасад кирхи, испорченный приземистой, неуклюжей постройкой.

Маленькая кирха смотрелась скромно рядом с православными храмами, возвышавшимися над Преображенским кладбищем. Но ее пропорции были гармоничны, а стрельчатые окна придавали облику строгость и готическое очарование. Не хватало лишь высокого, устремленного в небо шпиля — вместо него кирху венчала аккуратная, похожая на колокол, башенка. И неважно, что боковые нефы упирались прямо в окна второго этажа, да и сама постройка, по сути, была лишь школой с молитвенным залом — жители колонии все равно звали ее «кирхой».

Неуклюжий кирпичный сарай появился при советской власти. Он заменил деревянный притвор кирхи, но был массивным, с грубой штукатуркой. Много времени кирхе и сараю пришлось коротать вместе, и если бы стены могли говорить, кирха поведала бы ему все, что знала о своих прихожанах. А доживший до наших дней сарай — передать ее истории нам.

Колонисты

Немецкие колонисты появились на питерской земле в 1760-х годах. В большинстве это были крестьяне, приглашенные Екатериной II осваивать неплодородные и пустующие земли. Замысел императрицы удался — трудолюбивые немцы привезли в Россию неизвестные дотоле инструменты и сельскохозяйственные культуры, а живой интерес к технологиям позволил им получать богатые урожаи. Путь большинства колонистов лежал на Волгу, в окрестности Саратова, но небольшая их часть осела под Санкт-Петербургом. Отсюда и пошло название первой колонии — Новосаратовка. Вскоре к ней добавились Среднерогатская и Ижорская колонии. Долгое время немецкие поселенцы снабжали столицу продовольствием, а льготы помогали им жить в достатке, на зависть соседям.

Немецкие колонии выглядели как аккуратные поселки с опрятными домиками, зелеными аллеями и мостовой из булыжника. Каждая семья следила за участком дороги напротив своего дома, по утрам подметала его, а если надо — ремонтировала. Центральную площадь украшали кирха и школа: в отличие от русских крестьянских детей, все немецкие ребятишки получали начальное образование и учились ремеслу. Колонисты хранили родной язык и обычаи, а внутренние вопросы, как принято в Германии, решали самоуправлением — распределяли общественные деньги, разбирали бытовые конфликты, а нахулиганившего спьяну соседа могли приговорить к полезным работам на общее благо. Организация жизни колонии была важным делом, и даже пропуск общественного собрания карался штрафом!

Немецкие семьи разрастались, выданных императрицей наделов не хватало, а делить участки на мелкие доли было нельзя. Тогда поселенцы стали покупать землю по соседству, и вскоре вокруг Санкт-Петербурга выросли десятки немецких колоний со знакомыми современному петербуржцу названиями — Янино, Гражданка, Ручьи, Шуваловская, Фарфоровская, и так далее. Где-то это была целая деревня, где-то лишь улица, а самые маленькие представляли собой два-три соседних дома.

Реформы эпохи Александра II лишили колонистов всех привилегий, уравняв в правах и обязанностях с остальными жителями страны. Выросли налоги, мужчин стали призывать в армию, а сельскохозяйственное предпринимательство потеснили русские конкуренты. Но немецкие семьи уже пустили корни на питерской земле — многие мужчины имели престижные профессии, вели дела или занимались торговлей, а девушки до замужества работали служанками или горничными.

По соседству с Купчино

В 1864 году несколько богатых семей из Новосаратовки, Средней Рогатки и Стрельны выкупили у графини М. К. фон дер Шуленбург часть земель имения «Александровское», расположенную между Николаевской железной дорогой и наделами жителей деревни Купчино. Землю разделили на личные участки, и уже 1869 году в Ново-Александровской колонии проживало 17 семей общей численностью 83 человека. Вот одна из историй такого переселения: в 1874 году житель Новосаратовки Адам Штро передал по завещанию своему сыну Карлу надел площадью 14 десятин со всем имуществом, приобретенный у графини фон дер Шуленбург. Другому сыну Адам Штро оставил свой дом, третьему купил надел в Уткиной заводи, а четвертому, со слабым здоровьем, выделил пожизненное содержание.

Первая общественная постройка появилась в Ново-Александровской колонии в 1877 году, это был лютеранско-евангелический молитвенный дом со школой. В молитвенных домах не было пасторов, и нельзя было проводить священные таинства и важные обряды, такие как причастие, крещение, венчание. Но молитвенное собрание выбирало руководителя — уважаемого человека с безупречной репутацией. И на воскресных богослужениях жители колонии сами читали Священное Писание, возносили молитвы, пели псалмы.

Молитвенный дом Ново-Александровской колонии был филиалом лютеранско-евангелического прихода в Новосаратовке. Несколько раз в год в сюда приезжали пастор и проповедник, а по важным церковным праздникам жители Ново-Александровской и соседней Фарфоровской колоний торжественно отправлялись на церковную службу на правый берег Невы, в кирху Святой Екатерины.

Церковные и народные праздники колонисты отмечали широко — съезжалась родня, дома украшали гирляндами, а под открытым небом играли любительские оркестры. На Рождество в каждом доме наряжали елку — к русским эта традиция пришла гораздо позже. А главным семейным торжеством была свадьба — за три недели о ней напоминали на каждой церковной службе. Чтобы точно определить число гостей, двое зазывал обходили дома с длинной палкой, и каждый, кто собирался прийти, привязывал к ней бант. После венчания супружеская пара торжественно шествовала через арку, украшенную еловыми ветками. А во время пира молодежь похищала башмачок невесты, и все гости кидались его искать.

В песнях немецких поселенцев часто проскальзывали русские мелодии, и порой отдельные слова, а то и целые строки, звучали на русском языке. И конечно же все знали знаменитую балладу «В темном лесу на Гражданке» о влюбленных колонистах Карле и Эмилии, которые предпочли смерть разлуке.

В 1896 году в Ново-Александровской колонии проживало 93 лютеранина, а в школу ходило 33 ребенка. Их фамилии были обыкновенны для немецких жителей петербургских окраин — Бич, Вализер, Герлеман, Грауле, Грейнер, Керн, Людвих, Мейер, Рейх, Финк, Фогельгезанг, Фицлер Шмидт, Штейнмиллер, Штро, Эйктер, Юнг и другие. А в первые годы ХХ века здесь уже жило 170 лютеран. Правда, число школьников уменьшилось — всего 27 ребят. Зато появились лавка и трактир.

Старые материнские, колонии строились по единому проекту — с одинаковыми высокими и просторными домами. А в дочерних колониях строгих правил не было, нужно было лишь соблюдать российские градостроительные и санитарные нормы. Каждое здание, даже маленький сарай, нужно было согласовывать с уездной земской управой, а в случае нарушения норм — разбирать или переносить в другое место.

В документах Санкт-Петербургской уездной управы сохранились прошения жителей Ново-Александровской колонии. В 1907 году владелец участка № 3 Яков Кондратьевич Керн решил построить на своей земле одноэтажный дом с мезонином и сарай. Такой же дом, типичный для Санкт-Петербургской губернии, в 1912 году надумал возвести его сосед, владелец участка № 4 Федор Христианович Вализер — его первый дом сгорел в пожаре в 1910 году. А владелец участка № 34 Георгий Андреевич Флейшман в 1915 году выбрал себе проект дома побольше, высотой в два этажа.

Рядом с немецкими поселенцами в колонии проживали русские семьи. Участок № 14 арендовал Валериан Григорьевич Саговский, смотритель Преображенского кладбища, известный своими воспоминаниями о похоронах казненных «первомартовцев». А по соседству с Вализером, на участке № 5, жила семья Малышевых.

Молитвенный дом и школа

Поначалу все дома Ново-Александровской колонии стояли вдоль единственной улицы с длинным названием «Дорога из села Александровское через Ново-Александровскую колонию в деревню Купчино». В 1909 году местные жители обратились в земскую управу с прошением о размежевании пустующего участка общественной земли между Преображенским кладбищем и Николаевской железной дорогой. Ее планировалось разбить на восемь наделов, проложив в центре небольшую улицу — Общественный переулок. По нему можно было ходить на станцию Обухово, на Невскую заставу, а также провожать близких в последний путь — на Спасо-Преображенском иноверческом кладбище за железной дорогой у лютеран был свой участок.

Возможно, земельные наделы предназначались на продажу или сдачу в аренду, а деньги понадобились для важной цели — старый молитвенный дом колонии за тридцать лет совсем обветшал. В 1909 году колонисты-общественники написали в губернскую управу прошение разрешить им выстроить на своей земле «новую деревянную одноэтажную школу-молитвенный дом с холодным досчатым мезонином». К прошению был приложен подробный план здания. Однако городские власти дали понять, что устраивать молельню в школьных стенах нежелательно.

Причины такой позиции властей не совсем ясны, ведь вокруг было много школ с молитвенными залами. Сотни тысяч жителей Санкт-Петербурга и его окрестностей — немцы, финны, шведы, эстонцы — принадлежали к лютеранско-евангелической церкви, и каждый из ее приходов объединял от полутора до пятнадцати тысяч человек. Возможно, дело было в политике Министерства народного просвещения, которому подчинялись все учебные заведения, в том числе и национальные школы.

В результате крест над дверями был перечеркнут, а в прошении появилась приписка колонистов: «Если ходатайство относительно постройки молитвенного дома будет не уважено, то разрешить постройку школы». Проект согласовали, при одном условии: «чтобы по возведении школы было заявлено губернскому приставу для осмотра и выдачи разрешения на ее открытие». И здание было построено.

Однако со временем школу «капитально отремонтировали» — над входом появилась башенка, а округлые окна стали стрельчатыми, как в готическом храме. Конечно, жители Ново-Александровской колонии надеялись, что в будущем постройка получит статус молитвенного дома, а потом станет полноценным храмом — именно так возникали кирхи в нескольких соседних колониях. Но полностью воплотить этот замысел не удалось.

Время больших перемен

В 1914 году началась Первая мировая война. Петроградские госпитали заполнились ранеными, а улицы — толпами беженцев. По всей России росли антигерманские настроения, и в немцах, даже совсем обрусевших, стали видеть врагов и шпионов. Были запрещены немецкие национальные газеты и школы, и даже за разговор на немецком языке в транспорте и по телефону грозило наказание. Колонистов вынуждали продавать свои дома и земли — они переходили к банкам, а те перепродавали их русским семьям. Только к 1915 году число немцев в Ново-Александровской колонии уменьшилось до 126 человек.

Зато революция была благосклонна к малым народам. Преследования немцев прекратились, вновь открылись национальные школы, а по колониям стали ездить этнографы: в архивах Пушкинского дома хранятся записи народных баллад и песен, записанных у жительниц Ново-Александровской колонии Луизы Вализер, Маргариты и Елизаветы Эргардт. В 1921 году в школе Новоалександровской колонии появились театральный и музыкальный кружки, а взрослым жителям читали лекции о науках и сельском хозяйстве. Плата за их посещение шла на содержание здания, которое к тому времени стало молитвенным домом. В конце 1920-х годов Ново-Александровская колония уже была крупным поселком — здесь жило 793 человека из которых 256 были немцами. Возможно, число колонистов выросло за счет немецких беженцев из Поволжья, где тогда свирепствовал голод.

Но потом начались продразверстка, коллективизация, раскулачивание, религиозные притеснения. Немецкие жители, как и все вокруг, приспосабливались к новой жизни, и в 1930-м году тридцать три семьи Ново-Александровской колонии образовали сельхозартель, вскоре выросшую в колхоз «Большевик». Они построили кузницу, растили озимую рожь, подсолнечник, горох, овёс, картофель, вику и кормовые культуры. Все чаще в колониях появлялись смешанные русско-немецкие семьи, и нетрудно представить себе комсомольскую молодежь и старшее поколение, пытавшееся хранить традиции в изменившемся мире.

В эпоху террора

В 1918 году был принят закон, отделивший церковь от школы, но кирхи продолжали работу. Дети из верующих семей, как прежде, проходили конфирмацию, а пасторы готовили их к этому важному обряду. Но с конца 1920-х годов начались гонения на церковь, в том числе и лютеранскую. И 21 сентября 1935 года молитвенный зал в школе Ново-Александровской колонии был закрыт. В здании разместили библиотеку и клуб, а фасад «украсили» оштукатуренными кирпичными сенями. Богослужения теперь проводились тайно, в частных домах.

С Ново-Александровской колонией связано имя последнего главного пастора лютеранской церкви Святых Петра и Павла на Невском проспекте (Петрикирхе) Пауля (Павла Ивановича) Рейхерта, служившего в 1921—1933 годах в кирхе Новосаратовской колонии и проповедовавшего в окрестных лютеранских приходах — Овцыно и «Новоалександровская в Рыбацком». В 1931 году о. Пауля Рейхерта обвинили в религиозной пропаганде. Туча в тот раз прошла мимо, и пастор был оправдан Рыбацким народным судом. А в ноябре 1937 года Рейхерт был обвинен в шпионаже и присужден к высшей мере наказания. По этому же делу проходил житель Ново-Александровской колонии Иосиф Иосифович Бич — завхоз больницы завода «Большевик» и член приходского совета Петрикирхе. Оба были расстреляны 3 января 1938 года.

Коснулись репрессии и других жителей поселка. 28 сентября 1937 года были расстреляны шесть жителей Ново-Александровской колонии — механик Всесоюзного НИИ гидротехники Готфрид Федорович Эргардт, резальщик бумаги артели инвалидов войны и труда Яков Петрович Герлеман, токарь завода «Электросила» Август Петрович Фогельгезанг, шофер 4-го гаража Ленсовета Георгий Петрович Фогельгезанг, а также Андрей Яковлевич Керн и Христиана Яковлевна Штро. С иными датами гибели в расстрельных списках упоминаются Петр Петрович Рейх, Иван Яковлевич Пауль, Христиан Андреевич Людвиг, Андрей Христианович Шмидт. К сожалению, документы этих процессов закрыты, и точные причины трагедий пока неизвестны.

Интересна судьба Маргариты Леонтьевны Вализер (Аман). В 1932 году, когда девочке было 14 лет, ее семью раскулачили и сослали в Чимкентскую область (Казахстан). В 17 лет Маргарита бежала с места ссылки и вернулась в Ленинград. Здесь она вышла замуж, родила двоих детей, но Великая Отечественная война отправила семью в новое изгнание, из которого она уже не вернулась.

Коснулись репрессии и русских жителей поселка — в декабре 1937 года был арестован священник Преображенской церкви протоиерей Алексий Андреевич Чужбовский. Вместе с кладбищенской цветочницей Александрой Петровной Николаевой он был приговорен к высшей мере наказания за рассказы о расстрельных захоронениях, которые проводились по ночам на Преображенском кладбище. По иронии судьбы, тело священника вместе с другими казненными привезли на родной погост: работники кладбища узнали его и тайно похоронили в отдельной могиле.

Депортация и гибель колонии

С первых дней Великой Отечественной войны ленинградские немцы участвовали в оборонительных работах, уходили по призыву на фронт. Многие из них записались в ополчение, сражались и гибли в боях на подступах к Ленинграду. В Колпино, вместе с другими бойцами Ижорского батальона, они смогли отогнать фашистов от своих домов — одна из Ижорских колоний оказалась прямо на передовой. Однако национальное происхождение снова навесило на них клеймо шпионов: с ноября 1941 года вместе с финнами их стали отзывать из армии. Началась первая волна депортации.

Даже по окрестностям Купчино можно понять, какое огромное число немцев затронул этот процесс: в Средней Рогатке депортации подлежало 56 человек, в Шушарах — 130 человек, в совхозе имени Бадаева — 89 человек. В списки на переселение попали 100 работников совхоза «Большевик» и 29 других жителей Ново-Александровской колонии. Всего же из пригородных районов, не считая самого Ленинграда, планировалось вывезти 6700 немцев и почти 89 тысяч финнов.

Пока фашисты не взяли Мгу, депортированных увозили по железной дороге, а когда на Ладоге встал лед, пытались переправлять по Дороге жизни. Но возможности ледовой трассы были ограничены, и те, кому удалось избежать смерти в первую блокадную зиму, в марте 1942 года попали под вторую волну депортации. Эшелоны с немцами уходили в Сибирь и на Крайний Север. Часть жителей Ново-Александровской колонии вывезли в Якутию — в их документах упоминаются спецпоселения в поселке Казачье рядом с Якутском и в городе Олёкминске.

В годы блокады по территории Ново-Александровской колонии проходил противотанковый рубеж обороны Ленинграда. Южнее поселка, прямо за земельными участками, был вырыт мощный противотанковый ров, его усилили дзотами, пулеметными и орудийными позициями. Постепенно деревянные дома разбирали для строительства блиндажей, землянок и срубов для огневых точек. Всю блокаду рубеж обороны и железнодорожная станция Обухово подвергались бомбежкам и орудийным обстрелам, и многие здания вблизи колонии были разрушены налетами. Но деревянная кирха каким-то чудом смогла пережить и это время.

Эвакуированные из города немцы сразу же были мобилизованы в так называемую «трудовую армию» — национальные рабочие отряды с армейской структурой, скудным содержанием и жесткой лагерной дисциплиной. Трудармейцев направляли на самые тяжелые и опасные работы, на вредное производство. Читать воспоминания об этом времени очень тяжело. Многие трудармейцы не дожили до Победы, и лишь в 1946 году принудительные работы были им заменены на спецпоселение. Сняться со спецучета немцы смогли лишь в 1956 году, а поселиться в Ленинграде им позволили лишь в 1972-м. К тому времени многие депортированные уже пустили корни на дальней земле.

Слово «колония» в названии поселка ушло в прошлое, но некоторым немецким жителям Ново-Александровского все же удалось вернуться домой раньше дозволенного срока. «После войны, не сразу, но немцы начали возвращаться. Как-то мы с ними не общались. Но со временем нижний этаж нашего дома одному из таких людей продали. Филипп Филиппович его звали, не точно», — вспоминала об этом местная жительница Людмила Павловна Фоломеева. Так старая кирха дождалась возвращения последних осколков своего народа.

Ново-Александровский поселок был отстроен заново, для ребят возвели большую школу, а кирха осталась сельским клубом. «У главной площади клуб был. Клуб большой, деревянный, с пристройками кирпичными. Как часто в клубе кино показывали, не помню. Но на детские фильмы мы очередь чуть не с утра занимали. В клубе проходили собрания и, наверное, танцы. В клубе было две печки и тепло всегда», — продолжала рассказ Людмила Фоломеева. По ее словам, жилые дома в Ново-Александровском поселке сносили в конце 1970-х — начале 1980-х годов, и здание клуба разрушили одним из последних.

Послесловие

Теперь на месте Ново-Александровской колонии стоят гаражи кооператива ПО-15. Удивительно, но их ряды до сих пор хранят очертания исчезнувших улиц и переулков. Напротив мотодрома хорошо просматривается бывшая центральная площадь колонии. Длинный проезд вдоль кладбищенской ограды, параллельный проспекту 9 января — это бывшая «Дорога в деревню Купчино». За углом кладбища к ней примыкает Общественный (потом — Обуховский) переулок, а на его краю до сих пор стоит ветхий кирпичный сарай с обвалившейся штукатуркой. Он выглядит гораздо старше остальных гаражных боксов.

Сотрудники кооператива разрешили заглянуть внутрь. Небольшое помещение явно выдержало несколько реконструкций — в зависимости от предназначения, нем то прорубали, то вновь закладывали окна, меняли расположение двери. Сохранилась загородка — наверное, там сидел продавец билетов на кинофильмы. А в одной из стен был прорублен дымоход и отпечатался контур печи-голландки.

Владельцы гаражей недоверчиво рассматривали фотографию кирхи — все вокруг изменилось до неузнаваемости, и лишь те, кто постарше, слышали о некогда стоявшем здесь поселке. И только старый сарай, как верный страж, точно указывает место, где билось сердце немецкой колонии, где звучали детские голоса, торжественные песнопения и сокровенные молитвы. На стене сарая висит маленький ангел — так хочется верить, что он появился здесь не случайно!

Ольга Ясененко.

Источники

Андрейчева В. Ф. Ново-Александровская колония в Обухово и Преображенское кладбище // Петербургские прогулки : электронный журнал. 2017. 6 апр.

Буткивич Т. И. Протестантство в России // Азбука веры : электронная энциклопедия.

Пузейкина Л. Н. Немцы в Санкт-Петербургской губернии. История, язык, песни. М.; СПб.: «Нестор-История», 2013.

Черказьянова И. В. Ленинградские немцы. Судьба военных поколений 1941–1955. СПб.: «Нестор-История», 2011.

Немецкие поселенцы под Санкт-Петербургом: исторический и культурный ландшафт. Каталог выставки. СПб. 2015.

Электронный архив фонда Иофе. Данные о репрессированных.

Сайт «Купчино. Исторический район». Ново-Александровская колония.

Сайт «Купчино. Исторический район». Детские годы в Обухово. Воспоминания Людмилы Павловны Фоломеевой.

Автор благодарит за помощь в поиске и подготовке материалов директора фонда «Русско-немецкий центр встреч» Арину Александровну Немкову, доктора исторических наук Ирину Васильевну Черказьянову, краеведов Дениса Валерьевича Шаляпина и Леонида Анатольевича Харитонова.