В тесном бараке на Новой Волкуше
Военные воспоминания, затрагивающие наш район — большая редкость и ценная находка. Как оказалось, с купчинской землей была связана история семьи депутата МО № 72 Михаила Юрьевича Григорьева — большую часть блокады его мама прожила в деревянном бараке неподалеку от Стрельбищенской улицы.
Моя мама, Анастасия Степановна Поликарпова (Григорьева), родилась в 1925 году и росла в большой семье: моя бабушка, ее муж — мой дед, и шестеро детей. Дед давно был в Питере, приезжал сюда на работу и где-то в 1918 году перевез сюда бабушку из Смоленской области. Они жили напротив нынешнего Университета кино и телевидения. Там стояли бараки деревянные — одноэтажные, холодные, горячей воды не было. Много народа в них жило. Вся наша семья размещалась в одной комнате. Мама ходила в школу на Волковском проспекте, сейчас там находится медицинский техникум № 2. Она вспоминала, как получила значок ГТО и, довольная, бежала по мостику через Волковку. А значок отвинтился и упал. И она спрыгнула в речку, искала его, но не смогла найти. Было очень обидно.
Закончив школу, мама пошла на бухгалтерские курсы, но война все поменяла. Летом 1941 года семья собралась на лето в Смоленскую область, уже билеты были взяты, но тут объявили, что война началась. Какие-то запасы были, но они быстро кончились. Немцы разбомбили Бадаевские склады, кушать было нечего. Ходили в Шушары собирать остатки картошки. Ели траву, из крапивы делали щи. Собирали желуди. Волковка была узенькая, но чистая, и из нее воду брали.
Мама рассказывала, что на Товарной-Московской станции стояли эшелоны с разгруженным горохом, сахарным песком. Вагоны отходили, и они с девчонками набирали в карманы землю вместе с тем, что рассыпалось. И их поймали те, кто охранял. Пригрозили судом, но они взмолились: «Дяденька, отпустите нас!» И охранник их отпустил. Но все карманы вывернул, этот горох с землей. Вот такой был эпизод.
Первой блокадной зимой дедушка умер от голода, его похоронили на Волковском кладбище. Отдали карточки, и какой-то плотник сделал из досок гроб. И мама со старшей сестрой повезли его на кладбище на санках. Там была общая могила, и всех, кто погибал, в эту могилу складывали. И деда туда положили.
Младший брат мамы, дядя Миша, в блокаду уже не ходил. Бабушка и мамина сестра Люся тоже слегли. «Они были как дистрофики. Мы им дадим что-то покушать, кипяток. И так они выжили» — вспоминала мама. Анечка, другая ее сестра, тоже выжила, а Жоржик умер, средний брат.
Мама работала санитаркой в Волковской больнице. Там был военный госпиталь, и она работала в ожоговом отделении. Сюда привозили бойцов с линии фронта, с Пушкина, Павловска, Пулково. Танкистов привозили — они были очень сильно обожжены, кричали: «Отравите нас!» Потому что страшные боли ожоговые. И девочки-санитарки подвешивали их на крючки за тело, чтобы оно не прикасалось к кровати. А мужчины были большие, здоровые. Мама надорвалась и нее после этого всю жизнь мучилась болями в желудке. Тяжелая это была работа.
В 1944 году, в один из дней, рядом с их бараком упала бомба, и он сгорел. Семье дали комнату на Херсонской улице в большой коммунальной квартире. Но мама продолжала работать в Волковской больнице, ходила туда и обратно пешком. А вечером вместе с жителями тушила зажигалки на крышах, патрулировала улицу. Были лазутчики немецкие, которые наводили фонарики на дома, заводы. И зимними ночами, в сильный холод, они ходили по улице от Старо-Невского до Херсонской: если были какие-то подозрительные люди, то сообщали дворнику или милиции. За водой на Неву ходили, а весной 1944 года посадили свеклу и турнепс. Но однажды проснулись, и все было выкопано.
После войны мама работала старшим бухгалтером на станции Товарная-Московская. Она познакомилась с моим отцом, Юрием Михайловичем Григорьевым, они были ровесники. В 1942 году отец поступил в школу юнг в Кронштадте. А потом служил мотористом на знаменитом катере-морском охотнике МО-124, которым командовал Николай Дежкин, прославленный «лейтенант удачи». Этот катер потопил три вражеские подводные лодки и полностью вывел из строя еще одну. За это Дежкин был награжден двумя орденами, а весь экипаж получил медали «За оборону Ленинграда». Но боев отец не видел: они шли на палубе, а мотористы выполняли команды, выводили корабль из-под обстрела. Потом экипаж высадили десантом в Таллин. Горели дома, наши выгоняли из города немцев. В пожаре отец спрыгнул с третьего этажа и повредил себе диафрагму.
Родители говорили, что война — это страшное дело. Они мало рассказывали о ней, не хотели, чтобы люди знали, что они пережили.
Рассказ записала Ольга Ясененко.
Фотографии из семейного архива Михаила Юрьевича Григорьева.
