Сенсация: один из задержанных на Марсовом поле оправдан

Вчера, 19 июня, во Фрунзенском суде Петербурга состоялось очередное
судебное заседание, над членом участково-избирательной комиссии с правом
решающего голоса Андреем Запольским, который был задержан в числе прочих на
Марсовом поле 12 июня. И здравый смысл неожиданно восторжествовал — с
Запольского сняли обвинения и по 20.2, и по 19.3. Задержанный рассказал
все, что с ним происходило. А его общественный защитник Татьяна Колесова из
Группы помощи задержанным — о том, как свершилась справедливость.

Расскажите про 12 июня. Почему вы не поехали, например, на дачу, а
пришли на Марсово?

Вышел я из дома с той мыслью, что День России — это не выходной, а
праздник, день, когда нужно отдать дань Родине. С этой целью я и пришел в
район Марсова поля.

Что вы там увидели?

Сначала я был немного шокирован тем, что Спас-на-Крови обнесли. Я даже в
соцсети выкладывал Спас за решеткой. Придя на Марсово поле, я увидел
оживленную группу людей, кто-то кричал, высказывался. Я сам не кричал и
особо в митинге не участвовал. Для меня цель митинга не в том, чтобы
высказать свой протест, а чтобы привлечь внимание людей к проблемам,
создать некий мейнстрим вокруг борьбы с коррупцией. Чтобы это стало модным.
Моя цель — вырастить вокруг себя здоровое общество, которое будет строить
будущее, а не удовлетворять свои личные амбиции.

Вы видели массовые задержания и грубость со стороны полиции?

Я видел то, как хватали за загривок молодых людей, которые в свою очередь
проявляли агрессию и излишнюю активность. Я считаю, что в Питере очень
много добрых и хороших людей, в том числе полицейских, омоновцев.

Как вас задержали?

Я стоял не в эпицентре, а поближе к полицейским, что на тот момент мне
казалось более безопасным. Я увидел, что омоновцы бегут двумя черными
ручейками, слева и справа. Потом они начали смыкать кольцо, кто-то пытался
через него пробиться и вырваться. Нас начали прижимать. Один из сотрудников
взял меня за руку, не сказал бы что в грубой форме, и, не сказав ни слова,
начал меня двигать в сторону автобуса с надписью «Марсово поле — Удельная».
Я не сопротивлялся и дал ему понять, что иду сам. Он руку убрал и просто
шел рядом. Единственное, что я ему сказал — это «Сегодня 12 июня, День
России?». Он сказал: «Да» и снисходительно покачал головой.

Сколько человек было в автобусе?

32 или 34, среди них одна несовершеннолетняя девушка. Она потом в отделе
провела пару часов и ее отпустили. Мы, кстати, в автобусе вообще не сидели
— нас сразу повезли в 12 отдел.

Что было по приезде в отдел полиции?

У нас стали спрашивать, есть ли несовершеннолетние, члены УИК. Спрашивали
кто есть кто, есть ли какие-то доказательства кто мы такие. С нами была
Варя Михайлова, она предоставила удостоверение члена УИК. Но ее, конечно,
все равно не отпустили. Ксения Морозова, журналистка «Собаки.ру»,
предъявила пресс-карту, но и это ей не помогло. Мы все шли в общем порядке.

Вас в отделе полиции отвели в камеру?

В камерах мы только спали, а сидели в коридоре. У нас хотели взять
отпечатки пальцев, но все отказались, кроме одного парня, у которого не
было с собой паспорта. Он был в числе нескольких человек, которые абсолютно
случайно оказались на акции. Этот парень не шел на митинг, он не за
Навального, просто прохожий. А ему в результате дали 10 суток.

Люди, которые были задержаны вместе с вами, знали о своих правах?

Когда мы еще ехали в автобусе, Алексей Белозеров и Варя Михайлова,
правозащитники, нам объясняли наши права, как себя вести. Поэтому нельзя
сказать, что мы были дезинформированы — нам повезло с компанией. Сотрудники
полиции нам ничего не рассказывали — они совершенно некомпетенты в своей
работе. Мы подписывались под статьями 51, 29 и некоторыми другими. Я у них
спрашиваю — «А это что за статья, о чем она»? А они отвечают: «Посмотри в
интернете, мы не знаем». Работай я в отделе полиции, то перед митингом хотя
бы полистал законы, подготовился бы.

Когда начали составлять протоколы?

Примерно через час, все было довольно быстро. Нас когда привезли, сразу
нагнали оперативников с разных отделов, в том числе и с уголовного. Кого-то
с дачи выдернули, одна из сотрудников, девушка, возмущалась: «Да я еще
сутки должна была шашлыки есть!» Надо отдать должное начальнику отдела,
который постарался все сделать оперативно, чтобы работа выполнялась в срок.
Меня допросили в срок до трех часов с момента задержания, причем говорили:
«Хочешь — рассказывай, не хочешь — не рассказывай». Когда меня оперативник
Дима попросил подписать протокол, я сказал, что без его подписи и моей
заверенной копии протокола ничего подписывать не буду. Он сказал: «Ты
сейчас эти протоколы подписываешь, мы их копируем и тебе отдаем». В
протоколах было много ошибок, их переделывали — Дима меня еще ночью
поднимал подписывать. А утром были исправления у начальника отдела.

Протоколы писали разные люди. Я им говорил, что подпишу
протоколы только тогда, когда они представятся и покажут удостоверения.
Один оперативник, Зуев, представился и показал документ, а о Дмитрии я
ничего не знаю кроме его имени, которое я услышал из коридора. Задерживал
меня омоновец, а протокол писал оперативник. Ночью он занимался какими-то
угонщиками. К нам в отдел приводили и неполитических преступников. Одного
мы, надеюсь, спасли от саморазрушения. Человек был в невменяемом состоянии,
возможно, под бутиратом. Это было страшно, как в фильмах ужасов: он со
всего размаха бился головой о стекло, и ты все это слышишь, от этого
становилось жутко. Варя Михайлова ему вызвала скорую помощь, а сотрудники
полиции отказывались, сказав: «У него ломка, пусть терпит» и приковали его
наручниками. В итоге приехала бригада скорой, они осмотрели его, а потом
уже приехала специализированная неотложка, видимо, наркологическая. Она уже
его увезла.

Удалось поспать в отделе полиции?

Да, я спал. Это, наверное, привычка из армии — я могу спать в любых
условиях. На полу спало два человека, а несколько задержанных, которым
места в камере не хватило, так в коридоре и остались — они всю ночь
проболтали. Нам предоставили матрасы, но разместиться было негде. В одной
камере сидели настоящие преступники, а две камеры определили под
политзаключенных — нас было 16 человек на 4 посадочных места. Одну комнату
выделили четырем девушкам. С моим соседом по шконяре мы спали валетом,
ногами к ногам. Не совсем полноценный сон, но хоть как-то поспали. Спальные
принадлежности нам полицейские предоставили, еще волонтеры принесли.

Кормил вас кто? Полицейские или волонтеры?

И те, и те — еды было много и мы даже не знали от кого. Полицейские на
следующее утро нам выдали сухие пайки, в которых была лапша быстрого
приготовления, шоколадка, хлебцы и паштет. Горячую воду нам по первому
требованию выдавали.

Телефоны не отбирали?

Не отбирали и даже давали подзарядить. Там сержант был, видно что в запаре,
но он уделял нам время, курить водил. Бывало, что и на нас срывался,
говорил: «Да вы заколебали, у меня работа», мы его успокаивали. Он и шутил
с нами.

Во сколько вас разбудили утром?

Меня разбудили часов в шесть, опять переправляли протокол: «Андрюха, тут
снова нужно подписать». Я потом снова пошел спать. Вторая ночь была
тяжелее, потому что камеры были забиты. Задержанных, которым присудили
арест, не сразу повезли на Захарьевскую, а часа в три утра привезли в отдел
чтобы пальчики снять. Нам одну камеру освободили, но мы туда положили тех
ребят, которые в первую ночь вообще не спали: Сашку-юриста и Ромку, который
случайно на Марсовом оказался. Спали в режиме «кто где улегся», а некоторые
и сидя. Нас было человек десять на два спальных местах и лавочках.

Почему вас с Варей Михайловой повезли в суд только 14 июня?

Мои 48 часов уже закончились, и у меня есть видео-подтверждение того, как
товарищ майор меня силой удерживает и не пускает, хотя меня не должны были
уже держать. В ситуации с нами двумя (членами избирательных комиссий с правом решающего голоса) они боялись сделать лишний шаг, ждали указаний от руководства.

Были опасения что вас отправят в ИВС?

Я был готов к худшему, но страха не было. Сейчас есть популярный мем:
«Не страшно сесть, страшно прожить еще двадцать лет в нищете». А я могу еще
добавить: страшно растить детей внеправовом государстве.

Татьяна, теперь к вам вопрос. Как часто бывают случаи, когда
задерживают членов УИК?

Это совершенно непредсказуемая практика. Достаточно часто сотрудники
полиции и даже суда не понимают, что у членов УИК особый статус. Очень
часто все зависит от конкретного суда и судьи, будет ли он все выяснять
чтобы не нарушить закон или не будет выяснять. Сегодня, когда мы шли на
заседание, то не знали, что будет там происходить и будет ли представитель
прокурора. Мы пришли с полным пакетом ходатайств, а они считали, что мы
пришли поставить галочку и уйти. Они человека пять дней держали в полной
неопределенности. Возможно, ждали куда ветер подует. Даже если посмотреть
на процессы по акции 26 марта, то там судьи шли на любую уступку
защитникам, чтобы понять куда нужно двигаться, вместо того, чтобы буквально
руководствоваться законом. К этому же процессу мы готовились по полной
программе. Мы подготовили ходатайства о допуске защитника и переносе
заседания, но у судьи сегодня было уже готовое решение. Хотя мы думали, что
Андрея отправят на сутки.

Андрей: Я был готов к худшему. У меня на работе знали, что арест возможен,
и супруга знала. Все всё понимают и поддерживают меня.

Вас удивил такой мягкий вердикт?

Андрей: Нет, я думал, что так все и будет. Прокурор мне напоследок
сказала: «Не появляйтесь в ненужном месте в ненужное время». Она явно была
недовольна тем, что ей не разрешили меня судить.

Татьяна: Когда судья заявила, что с Андрея сняты обвинения, я сначала не
поверила, а потом мне захотелось подпрыгнуть до потолка, но я сдержалась в
присутствии судьи и прокурора. Потому что это воспринималось как
фантастика. Когда я стала звонить другим защитникам и говорила: «Угадай»,
они отвечали: «Что, маленький штраф?» Я говорю: «Два раза невиновен», а
они: «Да ладно». Я хотела добиться минимального наказания, а тут нам
сделали такой подарок. Прокурор не дал санкций, представительница прокурора
написала ходатайство о снятии обвинения. И все — свободен. Андрей на это
сказал: «Я могу идти домой?» И мне кажется, что чисто по-человечески они
были рады, что человек пошел домой. В них тоже много человеческого — мы все
люди.

Андрей: А мне кажется, в них было больше иронии. Они видели, как мы
готовились, в коридоре наспех дописывали объяснения, и при этом заведомо
знали, что обвинения будут сняты, но не могли нам сказать: «Ребята, не
напрягайтесь».

Татьяна: Возможно, наш сегодняшний процесс показывает, что мы в правовом
смысле немного откатываемся обратно. Вопрос в том, какая амплитуда у этих
движений. Андрей вытянул счастливый билетик, но арест правозащитика Динара
Идрисова Городской суд оставил вчера в силе, несмотря на то, что он член
территориальной избирательной комиссии с правом решающего голоса.

Есть основания для подачи жалобы в ЕСПЧ?

Татьяна: Нарушалось право человека на мирные собрания. И удерживался он
двое суток в полиции незаконно. Вопрос в том, какие будут механизмы внутри
страны по этому вопросу. Я как общественный защитник буду помогать
подзащитным с жалобой в ЕСПЧ.

Андрей, какие у вас в целом впечатления от всей этой истории?

Цель оппозиционных акций, подобной тому, что была 12 июня — создать
мейнстрим, чтобы люди понимали: модно не воровать. Мне кажется, что
коррупция в России — это эхо девяностых, воровских законов, когда все
решалось через связи. Я себя пока отношу к молодому поколению, мне 27, и
могу сказать, что среди моих знакомых становится все больше людей, которые
стараются опираться на законы и справедливость, не приходить мимо. Это
становится модно. Новое поколение пытается что-то изменить. Могу сказать о
себе: я два года назад не участвовал ни в каких движениях, не знал даже кто
такой Навальный. Такая тенденция идет, и в социальных сетях люди читают мою
историю, что-то комментируют. Может быть, в следующий раз и они выйдут. Я
своих детей воспитываю не указывая, а показывая на своем примере как нужно
действовать, жить по правде и справедливо.

Татьяна, расскажите, пожалуйста, о Группе помощи задержанным. Вас часто
путают со штабом Навального и «Открытой Россией».

Штаб помощи задержанным находится в «Открытом пространстве» — неформальной
площадки для волонтеров разных городских проектов, существующей уже 5 лет.
ГПЗ — неполитическая организация, у нас волонтерят люди совершенно разных
взглядов и предпочтений. Наша задача — только помощь задержанным.

Беседовала Алла Игнатенко